Сегодня, 14 июля, Госдума приняла в третьем — окончательном — чтении законопроект, который вводит запрет как на хирургические операции по «смене пола» (за исключением лечения аномалий у детей), так и на «смену пола» по документам.

«НеМосква» попросила врача-психиатра с более чем 35-летним стажем работы в области психиатрии, сексологии и спорных половых состояний, вице-президента Независимой психиатрической ассоциации России, кандидата медицинских наук, доцента РостГМУ Алексея Перехова рассказать, что это означает для российского общества.

— Вопрос о смене пола нуждается в какой-то степени контроля со стороны общества и государства, так что проблема возникла не на пустом месте. Изменение пола — не косметическая операция: человек меняет не только свою внешность, но и свой статус, который официально фиксируется в любом обществе. Это не может происходить просто так, по щелчку. Но то, как эта проблема решается сейчас, вызывает большие вопросы. Хотя понятно, что это связано с общим закручиванием гаек, с «наведением порядка» во всем, что касается свободы личности.

— Что за люди хотят совершить трансгендерный переход? И как это происходит сейчас?

— Смена пола в России и в большинстве других стран происходит после того, как человека обследуют психиатры. Именно они должны выяснить, почему у него возникло такое желание, и разрешить — или не разрешить — операцию.

Есть определенное расстройство, которое называется «транссексуализм». Этот термин был введен американцами и европейцами еще в 60-е годы. А в России внедрение этого термина — заслуга ростовского психиатра профессора Александра Олимпиевича Бухановского, одного из самых известных психиатров нашей страны на Западе. Именно в Ростове, еще в советские годы, наполовину подпольно (с другим диагнозом) было обследовано самое большое количество людей, которые хотят изменить пол.

Бухановского уже нет, а люди до сих пор приезжают в Ростов, в организованный им мощный лечебно-реабилитационный научный центр «Феникс» и кафедру психиатрии медуниверситета. Как минимум трижды в месяц я участвую в консилиумах пациентов, обращающихся с просьбой о смене пола. Сами консилиумы длятся иногда часами, а психолого-психиатрически-сексологическое обследование — всегда очное — длится не менее трех недель.

Транссексуализм — это врожденная особенность, которая состоит в том, что с самого рождения биологический пол человека не совпадает с его психическим полом, то есть с его самоощущением, не с социальным полом, а именно с собственным ощущением. Это достаточно редкая аномалия — один случай на 35 тысяч рождений. Транссексуализм не является психическим расстройством, но устанавливается это расстройство психиатрами, то есть именно психиатры доказывают, что у человека нормальная психика, но она не совпадает с его биологическим полом.

В Советском Союзе эта тема была полностью закрыта, а диагноз «транссексуализм» был запрещен. В последующие годы ситуация изменилась: количество людей, которые захотели изменить пол, стало расти в геометрической прогрессии — и в России, и на Западе, причем выяснилось, что очень многие люди хотят поменять пол совсем не потому, что они транссексуалы.

— А почему?

Существует множество причин. Прежде всего, это могут быть самые различные психические заболевания разной степени тяжести, что я как клинический психиатр, который больше 35 лет, занимается этой проблемой, регулярно наблюдаю на консилиумах.

Если пол хочет поменять совершенно сумасшедший человек, то тут вопрос достаточно простой: его желание обычно заканчивается психиатрической больницей, лечением и так далее. Но есть большое количество психически больных людей, которые не являются сумасшедшими. А кроме чисто психических заболеваний, есть очень большое количество так называемых сексуальных расстройств, сексуальных зависимостей. И тут речь идет не о гомосексуализме, который, как известно, не является болезнью.

Скажем, есть фетишные трансвеститы — люди, которые возбуждают себя сначала изменением одежды, потом принятием облика, а в итоге болезнь утяжеляется до такой степени, что они вынуждены возбуждать сами себя «противоположным» телом. Есть эксцентрики, есть истерики, есть какие-то другие странные люди, и таких людей становится все больше и больше.

И Россия идет своим странным путем — вслед за Западом, западной культурой, западными нравами, за западными квалификациями, но со своими особенностями. Делает она это еще более странно, иногда нелепо.

Казалось бы, ну, ради бога, меняйте пол, свободный человек имеет право на все. Но в отличие от большинства косметических операций, при истинной смене пола чаще всего происходят необратимые изменения: хирургические операции, различные гормональные воздействия. Однако в мире существуют уже тысячи людей, которые дважды, трижды, — а один человек уже четыре раза — поменяли пол.

И тут возникает вопрос: а, собственно говоря, если человек дважды или трижды меняет пол, это для него действительно жизненная необходимость, как у транссексуалов? Ведь если транссексуалу не давать изменить пол, жизни ему не будет — раньше, когда в Советском Союзе им это запрещалось, большинство из них кончало самоубийством.

Поэтому наводить порядок в этой сфере действительно было нужно — другой вопрос, какими методами.

— Какие здесь существуют варианты?

—  Несколько лет назад я выступал на съезде психиатров с таким предложением: ввести в спорных случаях порядок судебного решения. Скажем, одни психиатры считают, что в каком-то конкретном случае есть прямые показания к изменению пола, а другие считают, что человеку лучше бы сначала поменять свое психическое состояние. На психиатров давят государственные органы и церковь — так пусть конфликты разрешают не они, а суды. Были очень большие споры по этому вопросу.

Но тут, конечно, есть огромная нерешаемая проблема. Это бы прекрасно работало, если бы страна была цивилизованной, была бы независимая судебная система. Тогда бы в судах люди представляли экспертизы разных центров, разных клиник, разных психиатров, и пусть бы суды решали, кто прав, и не заплатил ли человек психиатрам за экспертизу. Но, к сожалению, наша судебная система так не работает.

— Так может, все-таки дать людям полную свободу решать, что делать со своим телом?

— Я считаю, что ограничивать взрослых дееспособных людей надо как можно меньше. И большинство людей, даже если они имеют психические нарушения, но по закону дееспособны, имеют право делать с собой, что хотят. Мне противостоят многие мои коллеги, которые за счет полученного образования или сложившейся идеологии считают, что врачи полностью отвечают за жизнь и здоровье пациентов. И возникает противоречие: врач говорит, что у пациента расстройство, а пациент либо не согласен, что это расстройство, либо говорят: пусть расстройство, но я хочу жить именно так.

Это необыкновенно сложная этическая проблема. И на Западе опубликовано огромное количество работ, показывающих, что у людей, которые поменяли пол вот таким образом — без обследования, что называется, за одну минуту — уровень самоубийств повышается в полтора-два раза. Казалось бы, человек добился чего хотел, он должен почувствовать себя счастливым — а он кончает с собой.

Я по своим взглядам сторонник свободы личности, но крайности — всегда крайности. И в некоторых прогрессивных странах Запада трактовка этой проблемы бежит впереди паровоза. В огромном количестве стран разрешены в паспортах слова «третий пол», «пол неопределенный», на полном серьезе рассматривается, что у человека может быть 25 полов. И это результат социального давления — медицину никто не спрашивает.

Человек не может быть полностью свободен в своей жизни. Ты можешь внутри себя делать все, что угодно, чувствовать себя кем угодно. Но ты живешь в обществе. И ты не можешь ходить голым, убивать животных или ласкать чужих маленьких детей. Есть определенное количество людей — а их большинство на земле — которых надо ограничивать, потому что слишком хорошо известно, что бывает, если человеку дать полную свободу.

В 1982 году в Монреале — в прекрасном городе, с минимальной преступностью, с минимальным количеством самоубийств — на 24 часа полностью отключился свет вследствие технологической катастрофы. И Монреаль получил за 24 часа такое количество преступлений и самоубийств, которого не было за год. А там просто выключился свет.

Повторюсь, смена пола — это очень сложный вопрос. И, разумеется, его абсолютно невозможно решить так, как он у нас решается —указами и запретами. Но тут, конечно, действуют политические мотивы, особенно в нынешние времена, когда консервативные, религиозные организации, которые сейчас имеют гораздо больше права на высказывание своей точки зрения, посылают в Госдуму доносы. Потому что мы вот тут боремся с Западом, который насаждает свою идеологию и нравы и губит наш народ российский. И у нас тут сейчас все начнут переделывать пол, все станут гомосексуалистами, все гомосексуалисты начнут работать в детских садах и в школах, навязывать свой выбор и т. д. и т. п. В результате Россия — единственная страна в мире, где указом президентом решается, можно делать операцию или нельзя.

Приведу такой пример. Я категорический сторонник эвтаназии как психиатр и категорический противник принятия закона об эвтаназии в Российской Федерации в настоящее время. Потому что Минздрав, фигурально выражаясь, спустит в регионы план по эвтаназии — не говоря уже о прочих злоупотреблениях и негодяйствах.

Так что эвтаназия должна быть — но не в настоящее время. И разрешить менять пол надо — но не таким образом, как это делается сейчас, условно говоря, не тем людям и не в таком количестве.

— А как это регулируется в других странах?

— Во всем мире хоть как-то за этим следят сообщества профессионалов: психиатров, психологов, эндокринологов. В России таких сообществ нет, они запрещены, а те, что есть, носят чисто формальный характер. Единственное исключение — наша Независимая психиатрическая ассоциация России.

Поэтому порядок, конечно, надо наводить, но тут же возникает вопрос: а кто будет наводить этот порядок? Если бы наше общество было другим, если бы было гражданское сообщество, то можно было бы договариваться между собой и предлагать государству — чиновникам, законодателям, исполнительной власти — предлагать пути решения этой и других проблем. Но такого сообщества нет, и государство говорит: стоп, секундочку, а кто тут есть, кроме меня? Никого.

Государство всегда действует топорно. Оно не может действовать иначе, оно не знает этой проблемы. Поэтому, как только возникает что-то непонятное, следует реакция: запретить.

А запреты такого типа всегда свидетельствуют о кризисе общества и государства.

Плюс очень сильное давление сейчас идет со стороны консервативно-клерикальных кругов. Причем это касается не только изменения пола, но и любых личных свобод. Тут ситуация такая: разреши людям менять пол, как они хотят, так они захотят парадов, выступлений в СМИ, а там придется разрешить им иметь свое мнение по разным поводам, и в итоге они потребуют полной свободы личности. Было бы странно, если бы в стране, где ограничивается свобода человека, не контролировалась свобода менять свой гражданский и биологический пол и за этим не следовало бы наказание.

— То есть в результате принятия этого закона все будет совсем плохо?

— Я думаю, что через какое-то время запрет, конечно, если не снимут полностью, то ограничат. Некоторым людям будут давать разрешение, а некоторым не будут. Будут подавать под другими соусами, ставить другие диагнозы, но это все равно будет. Потому что, наверное, даже самые одиозные государственные чиновники увидят, что получится на практике. Не говоря уже о медицинских чиновниках — эти вообще всё понимают.

У нас исполнительная власть тем и отличается от законодательной, что там есть люди, которые знают жизнь и умеют не только запрещать.

Вот в сталинские времена были запрещены аборты. И что? Аборты делались налево и направо, только множество женщин умирало после криминальных абортов. И в Советском Союзе меняли пол под прикрытием других диагнозов, потому что есть некоторые биологические состояния, например, гермафродитизм, где все равно нужно принимать радикальные решения. И люди в исполнительной власти все это прекрасно знают.

Хотя отношение к гомосексуалам и лесбиянкам, думаю, будет ужесточено. Не в плане государственных законов — с уголовным наказанием, как в сталинские годы, — этого, конечно, не будет. Но будет, скажем так, сильное моральное давление.

У меня была недавно одна пациентка, которая 20 лет проработала воспитательницей детского сада, заслуженный работник. Ей предложили уволиться потому что поступил донос, что она живет с женщиной. Они живут уже 15 лет, и всё было благополучно, но теперь начальник извиняется и объясняет: ну поймите нас, как мы можем работать, если опять будут доносы, что вы смущаете кого-то своим «лесбиянством», и совращаете своим примером невинных детей.  Хотя современная наука доказала, что в однополых семьях не формируются гомосексуалы/лесбиянки, а нынешние люди с нетрадиционной сексуальной ориентацией появились в обычных семьях. Обыватели путают сам факт появления этих людей и возможности относительно свободно об этом заявить.  

Это было, есть и будет в России, но сейчас всё особенно обострилось. Причем смешивают проблемы трансгендерности и сексуальной ориентации людей, хотя это совершенно разные вещи.

— Минздрав, как вы знаете, пытался довести до депутатов свое мнение о том, что принятие закона может вызвать всплеск суицидов…

— …И не просто Минздрав, а гендиректор НМИЦ психиатрии и наркологии им. Сербского Светлана Шпорт подготовила эту справку. Вероятно, государственным чиновникам нелегко было писать такие вещи, но они все-таки врачи. Они указали, что полностью запрещать изменение пола нельзя, потому что это практика, которая существует в западном мире 50 лет, а в Индии, например, сотни лет.  

Я бы сказал так. Нельзя идти по дремучему консервативному пути, по пути тотальных запретов, но и сверхлиберальное отношение к этому вопросу не годится. Нельзя решать вопрос о смене пола указом президента или законом, принятым Думой, но и пускать это дело на самотек невозможно. Тем более в условиях современной России, при имеющихся огромных нерешенных этических проблемах в обществе, во врачебном и психологическом сообществах.