«Pogrom», как известно, это одно из русских слов, вошедших в мировой лексикон. До революции один из самых громких и страшных погромов случился в  университетском Томске. В 1905 году крестный ход во славу царя и государства перерос в массовые убийства. Били «евреев и студентов». Погибли десятки горожан, многие были искалечены.  Во время устроенного толпой пожара сгорели здания городского театра и управления Сибирской железной дороги.

О том, что предшествовало этому погрому,  были ли наказаны участники погрома  и представители власти, мы поговорили с томским журналистом Сергеем Мальцевым, автором книги «Погром», первая часть которой вышла в мае 2022 года.

— Томск – город с богатой историей. Почему ты решил написать именно про погром?

— Все очень просто. В 2020 году я как всякий журналист, который занимается краеведением, подбирал юбилейные даты для хорошего лонгрида. Как раз было 115 лет со дня погрома. Я начал собирать материал и даже написал текст, но никуда его не пристроил. В итоге в 2020 год не уложились, а в 2021 году это  было уже неактуально. Но тема меня зацепила. Зацепила тем, что я начал Томск воспринимать иначе. Мы привыкли ко всем этим стереотипам, что Томск – интеллектуальная столица Сибири, университетский город. А то, что этот город, в том числе, был городом консервативного большинства, оказалось для меня новой идеей. Мне стало интересно раскрыть природу бунта, его подробности.  Однако о погроме уже есть книга историка Михаила Шиловского. Добавить что-то принципиально новое в этом плане было сложно. Я решил написать художественную книгу.

— Как вообще жили евреи в Томске, чем занимались?

— В «Погроме» есть эпиграфы – выдержки из газет и очерка «Евреи Сибири», из которых можно сделать один простой вывод о том, что евреи Сибири, в отличие от центральной России и южных регионов империи, они не очень отличались от остального населения в бытовом плане. Ни характерным специфическим диалектом, ни специфическим родом занятий. Они были ассимилированы. Это происходило ровно потому, что Сибирь в конце 19-го века, до и после золотой лихорадки, превратилась в плавильный котел. Как Северная Америка. Тут было бурление наций. Понятно, что в силу культурной и религиозной специфики среди евреев было мало тех, кто занимался сельским хозяйством. Их сфера: торговля и ремесло. И крупный капитал, и малый капитал. И даже извозчики были евреями. В Томске не было никаких еврейских кварталов, они были расселены.

—В Томской губернии ранее были антисемитские конфликты?  Как разрешались?

—Антисемитские конфликты присутствовали.  Про бытовой антисемитизм вообще мы знаем еще с раннего Средневековья. Российская империя не исключение. Но они не были зафиксированы в документах. Единственное, что есть, полицейский отчет от 1901 года о том, что на городском рынке кто-то вел антисемитские разговоры. Мало того, в Томске в 1905 году даже не было полноценной черносотенной организации. А к тому времени они формировались распоряжением сверху. В Томск тоже пришло такое распоряжение, и активисты, сейчас бы их назвали праворадикалами, создали такую организацию. Но их там было человек 15.

У меня в романе этого нет, но черносотенцы в августе 1905 года, где-то через месяц после образования, написали томскому митрополиту Макарию письмо с просьбой, чтобы и духовные чины вошли в организацию. Потому что русские, православные и так далее. На что Макарий ответил, что о государе они молятся ежедневно, проповеди о патриотизме читают, фронту помогают и словом, и делом, а участвовать в светских сходках для священника нехорошо. И благословения не даю. Черносотенцы были тут чужеродными. Есть воспоминания последнего директора Императорских театров Владимира  Теляковского, который писал про бывшего артиста Московской оперы Матчинского, которому пришлось бежать из Томска, из-за засилья евреев в томском театре. Но это было не так, просто у человека было такое видение мира.

«Сегодня во время приема у меня был бывший артист Московской оперы Матчинский. Он провел два года в г. Томске и рассказывал, что Музыкальное общество там находится в руках евреев. Вообще, евреи все более и более приобретают влияние в музыкальном мире, и борьба с ними весьма затруднительна. Про жителей Томска он говорил, что они очень либеральны; когда Матчинский послал телеграмму с поздравлением по случаю рождения Наследника, ему говорили, что напрасно он подлизывается к правительству и зачем поздравляет. В конце концов, ему даже пришлось удрать из Русского Музыкального общества благодаря несогласиям его взгляда с их взглядами» (из воспоминаний  Владимира  Теляковского – прим.ред.).

И в тоже время евреи, как и другие национальности, были во всех сферах жизни Томска. Как и поляки, как и немцы, шведы и французы. Со времен появления военнопленных, с 17 века, в Томске жили различные народы. Одно время томским губернатором был внук пленного шведа. Шведа, которого взяли под Полтавой.

Конечно, в Томске евреи были заметны. Одна из самых заметных фигур – Илья Фуксман. Богатейший человек, один из первых кошельков Томска. Захарий Цибульский – один из инициаторов основания университета в Томске. И частично капитал на это дело пустил. То есть евреи были достаточно влиятельны. И это была общесибирская история.

— Почему так полыхнуло именно в университетском Томске?

— В Томске местом, которое консервативное общество воспринимало, как инородное тело, был университет. А в 1905 году в Томске был не только университет, но и год уже действовал технологический институт. Это резко увеличило количество студентов и профессуры в городе. То есть, за короткое время появилось много образовательных учреждений, и вот эта томская фишка, что тут каждый пятый студент, образовалась тогда. Учащаяся молодежь — люди будущего. Люди, которые видят будущее в прогрессе, в научно-технической революции. В социальной революции. И они столкнулись с теми, кто жил в Томске довольно долго, с консервативным большинством. Именно с его необразованной частью.

 — Известна ли зачинщики и подстрекали погрома?

— Не было никаких подстрекателей или зачинщиков погрома, как это потом представляли в советской истории. Там называли подстрекателями губернатора Всеволода Азанчевского-Азанчеева и митрополита Макария. Причем эта версия появляется в 30-х годах 20 века. До этого в свидетельских показаниях нет намёка на подстрекателей. Это действительно была народная, стихийная волна.

Погром  происходит в октябре 1905 года, а все предшествующие этому событию начинаются 18 января 1905, когда прошла первая демонстрация в поддержку жертв Кровавого воскресенья. Она тоже обходится не без крови. Жертвы — Иосиф Кононов и Илюша Ефимов.  Кононову 19 лет, а Ефимову – 9. В глазах общественности – «по детям постреляли». Хотя там было не так. У социал-демократов на демонстрации была вооруженная дружина, которая первая и начала огонь, судя по показаниям свидетелей. Была ли это провокация, или у кого-то сдали нервы, сложно сказать.  Но кровь пролилась. Это становится спусковым крючком для дальнейших революционных действий в городе. Сплошные стачки, митинги. А студенты политехнического института не просто бастуют. Они у здания политеха собрались и пошли по городу. И не одной демонстрацией, а группами. Доходят до магазинов, лавок, мастерских, заводов, и везде срывают рабочих с работы, заставляют бастовать. К стачке подключаются железнодорожные рабочие, в итоге в город не идут грузы. Для мелкого предпринимателя это плохо. К концу года начали бастовать аптекари и цирюльники.  Естественно, вся экономическая жизнь в городе встала. Доходов нет, а дети есть и пить просят. Все это привело к тому, что вся эта консервативная масса – мелкие торговцы, приказчики, ломовые извозчики —сказали, ну его нафиг, вашу революцию. Мы хотим, чтобы было как позавчера. Мы спокойно жили, торговали, капитал наживали. Отправляли детей учиться, где климат получше, и всех все устраивало.

Понятно, что малообразованной и консервативной части общества нужно какое-то объяснение. И здесь встает антисемитская тема. Университет рассматривается как еврейская забава и задумка. Плюс слухи, которыми делились все те, кто пошел на крестный ход. Я их взял из полицейских протоколов и показаний в суде, и они есть во второй части книги. Мол, Марфа в падучей на рынке билась, кричала, что приходит последние дни, Антихрист придет из университета. Слухи были самые абсурдные. О том, что революция устраивается для того, чтобы свернуть царя и губернатора, и поставить над этим всем еврейский комитет, который называется парламент. Поставить для того, чтобы дальше править всеми нами. По-своему, по-еврейски. Забрать нашу торговлю, наше дело и тому подобное. Еще говорили, что забастовку рабочую устроили, чтобы солдаты с фронта по дороге не вернулись и не защитили империю и государя. Именно в Томске. Но в слухах не было единого источника, и максимальная абсурдность говорит о том, что это конспирология народного производства. Без какой-либо даже псевдонаучной подоплеки. Все это произошло от усталости народа от революционных действий. И именно потому, что она была неуправляемой, неконтролируемой, никем не подстрекаемой, она действовала как толпа.

«В 8 часов утра 20 октября на Соборной площади и около городского полицейского управления снова стали собираться кучки народа, из рабочего люда и мелких торговцев, из их среды слышались возгласы, что надо, бить евреев, поляков, студентов, железнодорожных служащих и забастовщиков.  <…> Кроме того, толпа взяла портрет из мещанской управы и захватив два национальных флага, с песней народного гимна, с криком «ура» направилась по Базарной площади к Почтамтской улице, причем у некоторых из толпы замечались в руках палки. В начале Почтамтской улицы стал собираться народ отдельными кучками и по мере приближения манифестантов, начали раздаваться возгласы: «кто за Царя», «нынче конец студентам», «идем бить евреев и студентов»» из протокола суда под погромщиками.

— То есть, организаторов не было?

— Нет. Они собрались у мещанской управы, которая занималась, как бы сейчас сказали, управлением среднего класса. Управа решала бытовые и хозяйственные вопросы. Например, следила, чтобы люди убирали около своей лавки, и так далее. Так, вот, там люди собрались изначально идти к крестным ходом к Троицкому кафедральному собору, и хотели попросить благословления у митрополита Макария. И просили, чтобы староста мещанской управы попросил об этом митрополита. Староста отказался, и сказал, что хотите идти крестным ходом, вот у нас нынче свобода – идите.  Те взяли в управе портрет государя, иконы Богоматери и пошли крестным ходом для «умягчения сердец». Мирно, с песнопениями. Ничего не предвещало, как говорится. Лозунги были: хорош революцию, хорош забастовку, даешь мир и покой. И все было бы дальше нормально, но они дошли до здания городской думы и хотели взять еще один портрет государя. В городской думе тогда заседала либеральная общественность во главе с врачом Алексеем Макушиным, и там им отказали. Надо сказать, что думу в то время охраняла только что сформированная охрана из студентов, полиции не было. И вот почему: накануне, 16 октября на Соляной площади полицейские и казаки избили студентов и адвокатов. Студенты коммерческого училища вышли на забастовку, и полицмейстер Никольский лично с конной казачьей полусотней и отрядом пеших полицейских прибыл на место, чтобы их успокоить. Но ребята не успокаивались. У полицмейстера сдали нервы, и он отдал приказ бить, раз не расходятся. Конные казаки били нагайками студентов, и их из здания суда увидели адвокаты, и побежали защищать студентов. Они начали сваливать казаков с лошадей, отбирать у них нагайки и тогда Никольский отдал команду «Бей судейских». Случилась большая драка, и результатом этого стало, что губернский судья, который был тоже из либеральной тусовки, вышел с жестким заявлением о неправомерности действий полицейских и казаков. И с 18 октября полиция в городе фактически уже не действовала. Поэтому  при погроме полиция ничего не делала, а армию привлекли только на следующий день, 21 октября, чтобы успокоить погромщиков. И вот, возвращаясь к сказанному, в охране думы были вооруженные студенты. По многим свидетельствам, толпа от думы не хотела уходить, требовала портрет императора. Охранник – студент говорил им, что никто ничего им не даст. Началась перебранка .  И кто-то из толпы кинул камень в окно, а студент выстрелил. И, действительно кого-то ранило. Этот и запустило погром. Люди быстро разобрали забор стоящих рядом частных домов. Дальше все события развивались на площади Томска – Новособорной.

— То есть, они пошли крестным ходом, но начали бить евреев.

— Били не только евреев. Типичная жертва погрома – молодой человек, одетый как студент или образованный человек. В пальто и очках. Или в инженерной тужурке. А если еще брюнет, в очках и с выдающимся носом – то он ему лучше на улицу не соваться. В газете «Сибирская жизнь» есть неполный список жертв, там те, кто обратился из-за побоев, так в нем евреев не большинство. Под раздачу попали и люди, которые имели доход и нормально одевались. Примерное количество жертв по разным источникам: от 124 до 240 человек. Это убитые.

«Толпа начала преследовать бывшихъ на улице студентов и других» лиц, которые казались толпе подозрительными. Настигая последних, толпа избивала их. Таким образом, избит был молодой человек в сером форменном пальто, который до этого, спасаясь от толпы, забежал во двор городской думы, причем избитый все же умер. Затем толпа манифестантов отправилась по Почтамтской улице, продолжая избивать попадавшихся ей лиц. Увидев в воротах дома Орловой агента страхового общества Ярипельского, некоторые из манифестантов набросились на него и несколькими ударами палок лишили его жизни, после чего обыскали карманы его одежды и похитили у него бумажник и записную  книжку», — из протокола суда  

— Среди жертв были и женщины?

— Да, это те, кто пришел просто посмотреть. В театре Королева, который находился недалеко от Новособорной площади, куда и направилась толпа, проходил митинг. На нем должны были обсуждать манифест 17 октября, которым Николай II даровал стране конституцию. На митинг пришли и женщины, а они играли значительную роль в революционных действиях. (Театр, в котором проходил митинг толпа и спалила, а также и рядом стоящее здание Сибирской железной дороги. На эти пожары и пришлось большое количество жертв – прим.ред.).

«Придя на площадь, одна часть толпы с портретами Государя Императора повернула к собору, а другая часть через площадь прошла на улицу Московский тракт, где возле здания управления службы тяги Сибирской железной дороги и театра Королевой стоял народ. Так как в Театре Королевой должен был состояться митинг, то после ухода манифестантов от городской думы решено было в отправить в театр только что сформированную милицию. <…> Когда милиционеры проходили по площади, то некоторые из толпы, находившейся у собора, приняли их сначала за отряд Красного креста и им махать шапками. <..> Милиционеры, дойдя до поворота на Московский тракт, выстроились шеренгой около здания управления железной дороги и сделали из револьверов залп в толпу. По показаниям других свидетелей, на милиционеров стала наступать толпа, загородив им путь к театру; затем многие из этой толпы, вооруженные кольями, палками и револьверами, набросились на милиционеров и начали уже некоторых из них избивать. Те, защищаясь, принуждены были произвести в толпу нисколько выстрелов. После того, как милиционеры открыли огонь по толпе, попадало 5—6 человек, и толпа бросилась бежать.  <…> Затем на милиционеров снова устремилась толпа, и те вошли через парадный вход в здание управления. В это время в  управлении находились человек 300—400, из которых большую часть составляли служащие, пришедшие за получением жалованья, а также и посторонние лица. Толпа стала разбивать в здании управления стекла и врываться в нижний этаж его, в виду чего, как, парадный, так и черный ход был  забаррикадирован милиционерами, а все лица, бывали в управлении, перешли на второй этаж. Одновременно с этим толпа ворвалась в пивную Рейхзелигмана, помещавшуюся на нижнем этаже этого же здания и стала производить разгром. Так же, проникнув в помещение театра Королевой, толпа разбила и уничтожила всю обстановку. К упомянутым зданиям были подвинуты войска, который и оцепили их. Однако бушевавшая толпа продолжала производить разгром и смешалась со стоявшими по близости ротами солдат. Возрастая в числе, толпа народа собравшегося на площади, достигла нескольких тысяч человек. Тогда начальник гарнизона генерал-майор Ризенкампф предложил осажденным выдать оружие и выходить из здания под охраной войск. После переговоров часть осажденных вышла на площадь, в том  числе архитектор Татарчук инженеры Клеонов, Шварц и другие. Но, как только они прошли ряды войск, то стоявшая позади последних толпа стала избивать и грабить их, причем инженер Шварц был убит. Так как остальные осажденные отказались выходить из здания, то к ним ходили еще несколько раз офицеры гарнизона с разными, должностными лицами и убеждали их, главным образом, женщин, покинуть под охраной солдат здание. Однако, осажденные отказались принять предложение, ссылаясь на то, что войска не защитили вышедших на площадь. В то время, пока велись эти переговоры, толпа продолжала избиения, и на площади во многих местах лежали раненые убитые, которые, кроме того, подвергались со стороны толпы ограблению: с них снимали одежду и обувь, деньги и вещи. <….> Люди требовали, чтобы губернатор выдал им городского голову Макушина, врачей Броннера и Березницкого, присяжных поверенных Вологодского и Вейсмана.  На заявление губернатора о том, что лица эти будут преданы суду и заключены в тюрьму, толпа возражала, что ей нужна смерть виновных, а не суд, что никто из здания управления выпущен не будет. Между тем часть толпы, которая находилась около театра Королевой и пивной Рейхзелигмана, сложила из дров и остатков мебели костер и зажгла его, после чего многие из толпы начали брать из костра горевшие дрова и с ними вбегали в помещение пивной и театра. Около 4 часов дня загорелась пивная , скоро загорелся также и театр. <…> Из страха быть сожженными, одни из бывших в сгоревшем здании бросились к забаррикадированным входным дверям и, разобрав заграждения, стали выбегать на площадь и на двор, выходивший к театру Королевой. И здесь искавшие спасения от огня подвергались избиению толпы. Другие выпрыгивали из окон второго этажа наружу или спускались по водосточным трубам, но по спасавшимся стреляли, а затем на них набрасывалась толпа и избивала их. Тем временем загорелся и 3-й этаж, и вскоре все здание было объято пламенем. Также в огне было и здание театра Королевой. Пожарные команды, прибывали на площадь, не в состоянии были приступить к тушению горевших зданий, так как толпа не пускала их, и потому они ограничивались лишь тем, что отстаивали соседние здания и, таким образом, не давали распространяться огню», — из протокола суда.  

— Какой была позиция городских и губернских властей в момент погрома и сразу после?

— Городское самоуправление разделилось на мещанскую управу и гордуму. Мещанская управа  мысленно была на стороне погромщиков. Городская дума была почти либеральной, а нелибералы были представителями крупного капитала. Крупный капитал все равно склонен к буржуазно-демократическому взгляду на мир. Что касается губернских, то тут другая история. Губернатор Азанческий-Азанчеев прибыл в Томск только в апреле 1905 года. Это была его первая государственная должность, до этого он был праздным помещиком. Он бездействовал, но советская история истолковала его бездействие как одобрение. Мое сугубо личное мнение – он просто не знал, что делать. Это показывает и история с штабс-капитаном тифлисского батальона, который был прикреплен к томскому полку. Командиром этого батальона был штабс-капитан Осепьянц. Он был на площади со своим батальоном, и когда увидел, что творится, то побежал к губернатору. И как говорится в семейной легенде Осепьянц, он сказал губернатору: вы видите, что творится, дайте приказ, я наведу порядок со своими солдатами. Губернатор ответил, что у нас сейчас свобода, и у меня нет таких полномочий. На что Осепьянц выхватил пистолет, и, тряся им перед носом губернатора, сказал: ах, свобода, тогда дайте мне эти полномочия. Но он так и не получил приказа. Он всего равно начал наводить порядок, но одного батальона было мало. После погрома губернатор написал на него кляузу и Осепьянца отправили вместе с батальоном обратно в Тифлис. Но вслед этой кляузе полетело и письмо, подписанное уважаемыми людьми Томска о том, что штабс-капитан Осепьянц вел как герой. И вместо того, чтобы его понизить, его наградили.

К губернским властям можно отнести и митрополита Макария, который тоже занял нейтральную позицию.  Он не благословлял погромщиков, но к нему несколько раз обращались с просьбой поговорить с погромщиками. Сказать им, что это не по-христиански. Но и этого он тоже не сделал.

«Много сцен избиения людей пришлось ему наблюдать за этот вечер и последнюю часть дня. Был он очевидцем и того, как почуявшая волю толпа черного народа дрекольями и каменьями разбивала стекла, выламывала рамы в здании управления Сибирской железной дороги. Солдаты, стояли в это время около здания, но их присутствие мало не стесняло действий толпы. Тут же били людей. «Таким образом, говорит свидетель,—погром происходил на глазах войск и начальствующих лиц». Свидетелю пришлось видеть такую сцену. Несколько человек избивали какого-то студента. К месту этой расправы как раз подошел губернатор. Свидетель обратился к нему, говоря, что надо спасти человеческую жизнь. Начальник губернии не обратил внимания на его слова и таким тоном, в котором звучала и досада на что-то и чувство отвращения, даже не смотря в сторону только что избитого человека, сказал: «городовой, возьми его и отправь в острог.» Полуживого студента увезли. Другой свидетель, мог быть очевидцем беседы губернатора с лицами из толпы. Среди этих «представителей» толпы была женщина, на переднике у которой были видны значительные следы крови. — Матушка, а ты тут зачем?—обратился к ней губернатор,. — Из преданности Царю и отечеству,— был ответ. Похвально,—одобрил господин  Азанчеев — Азанчевский», — из показаний свидетеля. 

— Как долго длился погром?

— Основные действия закончились 24 октября. 4 дня. Но в «Сибирской жизни» от июня 1911 года есть такая фраза: студенты спокойно гуляют по городу, и их уже никто не бьет. Всплески были еще потом в течение шести лет.

— Как наказывали, и вообще наказали ли участников томского погрома?

— Наказали только тех, против кого были конкретные показания по поводу нанесения ущерба, избиения и убийства. А также по поводу грабежей и налетов. Подавляющее большинство было наказано достаточно мягко – по статье для всех погромов – организация массовых беспорядков. (от одного месяца до 2 лет административного ареста в тюрьме, гражданский иск был удовлетворён только один на три тысячи рублей – прим.ред.).  Синагоги, кстати, не громили, так как ее под охрану взял БУНД. Это молодежная еврейская социал-демократическая организация. Они все были в городской охране и вооружены. С оружием отдельная история. То, что у погромщиков не было в массе своей оружия, это случайность. Потому что за месяц до этого, томская купчиха Екатерина Некрасова продавала револьверы и наганы от 4 до 6 рублей.

— Были ли какие-то репрессии в отношении городского руководства? Отдельных полицейских?

—Губернатора отправили в отставку, полицмейстера Никольского понизили в должности. Про Никольского тоже отдельная история. Он занимался только канцелярской работой, у него вообще не было полицейского опыта. Но в 1904 году от воспаления легких умер легендарный томский Шерлок Холмс — полицмейстер Петр Аршаулов. Аршаулов прославился именно как организатор при наводнениях и пожарах. Полиция занималась тогда всем. Все сходятся на том, что если бы Аршаулов был жив, то не было бы трагедии 18 января. Потому что он все по-другому организовал. Дал бы пройти протестующим. Не было бы столкновения между полицейскими и адвокатами.

— Какую роль в возникновении погрома сыграла политическая борьба?

— В самом погроме большевистского следа не видно. Для них это было неожиданностью. Рабочие сами организовались для сопротивления погромщикам. Да, большевики приложили большие усилия, чтобы положение консервативной части общества стало критическим. Хозяев во что не ставят, работать не дают, бизнес не идет. Но в моей книге большевики есть только из-за последующего исторического контекста. Если бы в ходе событий 1917 года победили эсеры и поступили бы с большевиками так, как те потом поступили с эсерами, то я бы писал о партии социалистов-революционеров. Но в Томске эсеры были бывшие народовольцы, ссыльные. Эсеры были более склонны к дискуссиям и агитации, нежели к организации стачек и забастовок.

— К каким документам ты обращался во время написания книги?

— Я пользовался книгой Шиловского. Я читал свидетельства, в том числе и опубликованные в советский период. И опубликованный судебный отчет. Но я ими пользовался, чтобы передать дух времени. Для этого я читал много переписки, дневниковые записи, полицейские протоколы тех лет, и газеты.  Все эти книги были не только про факты, сколько про дух времени.

— Вышла только первая часть книги, вторая пока нет. Почему?

— Вторая часть не вышла, потому что рукопись я сдал в конце января 2022 года. Книгу сверстали довольно быстро. И потом случилось то, что случилось, и буквально в три дня цена на бумагу, нитки для сшивания выросла. И встал вопрос: либо мы печатаем книгу худшего качества, но полностью. Либо хорошего качества, но половину. Но мы не могли так поступить со значимым художником, который рисовал обложку для второй части. Решили печатать только половину. Но потом все еще усугубилось. И мы, наверное, будет запускать краудфандинговую кампанию для издания книги.

— Недавний погром в Дагестане и томский погром, чем-то схожи?

— Моральной паникой. И перемещенной агрессией. Ведь погромщики 1905 года вылили свою агрессию на евреев, студентов, профессоров и образованных людей. На тех, кто не такие как они. Но в реальности они злились на войну, на царя. Война русско-японская она нафиг никому не была нужна. Она истощила страну, истощила бюджет. Но ничего сделать с войной и царем не могли. То же самое в Дагестане: кто-то из-за паникерства забросил информацию. И понеслось.