Готов был сесть в тюрьму, но не убивать людей
«НеМосква» поговорила с человеком, дважды дезертировавшим из российской армии
Александру (имя изменено) 46 лет. Высшее строительное образование плюс два незаконченных гуманитарных — истфак и духовная академия. Жил в большом городе. В армии никогда не служил, на военных сборах не был, военной специальности не имеет.
До недавнего времени он был главным инженером большой строительной компании. А сейчас — релокант, неделю назад прибывший в Грузию. Без работы, без денег, без внятных перспектив.
Рассказывая свою историю за чашкой кофе в маленькой кофейне в центре Тбилиси, он больше всего беспокоится о двух вещах: чтобы его рассказ никоим образом не был использован для поддержки войны в любом виде («Я убежденный пацифист и верующий человек, для меня это важно») и чтобы никто не смог опознать его в результате публикации и навредить его семье.
В России у Александра остались жена, двое сыновей и дочь. Взрослые члены семьи полностью разделяют его антивоенные взгляды. Он надеется, что в недалеком будущем все они смогут снова встретиться.
— Когда в сентябре 2022-го объявили мобилизацию, мне позвонили из военкомата: дескать, нужно уточнить данные. На работе мне сказали: ты в любом случае сходи, потому что все равно наша компания переезжает в Луганск, даже если придет повестка, на войну не поедешь — будешь там руководить направлением, так же, как и здесь. Пошел я в военкомат и оттуда уже не вышел. Развели, получается. Я работал в компаниях, владельцы которых на слуху — известные и очень богатые люди. Им, скорее всего, пришли разнарядки на войну.
Я не один был такой лопух — там процентов 30 было таких, как я: лет от 38 до 45, семейных, так сказать, из среднего класса. Со всей России-то призывали помоложе. Мы пытались бороться: обращались в прокуратуру, подавали в суд, оспаривая решение о мобилизации. Но в ответ получали уклончивые отписки, а жалобы отфутболивали из одной инстанции в другую, — рассказывает Александр.
Из военкомата никого из мобилизованных не выпустили: погрузили в автобус и отвезли в учебную часть, в Подмосковье. Поселили в спортзале, возили на полигон заниматься «боевой подготовкой» (то есть «не пойми чем»), на стрельбище — стрелять ржавыми патронами из негодного оружия.
— Ерундой мы там прозанимались примерно месяц. Сначала нам говорили, что будем в тылу охранять какие-то объекты, а на фронт не поедем, потом — что отправят в Белоруссию или в Крым, но в начале ноября привезли в Луганскую область, в Сватово. Выбросили в лесу: поздняя осень, идут ледяные дожди со снегом, а у нас нет ни палаток, ни шанцевого инструмента, ни даже элементарных топоров и пил, чтобы хоть нарубить в лесу палок и сделать шалаши. На третий день кончились еда и вода. И батальон стали потихоньку дробить: мы же за месяц успели сдружиться, началось недовольство, что нас используют как каких-то скотов — так они стали бросать в бой группами.
В первый раз увезли человек 65, через три дня пришло всего 14 живых, во второй раз увезли целую роту, 120 человек — из них 10 осталось, по-моему. Людей просто ночью увозили на грузовиках и высаживали в лесополосах. Никто не ставил им никакой задачи, их начинали обстреливать — паника, они разбегались и, естественно, все практически сразу погибали.
550 мобилизованных жили километрах в двадцати от боевых действий, спали по-прежнему на земле — ни жилья, ни даже палаток им не дали. По-военному это называется ВПД — временный пункт дислокации. Они сами сходили в соседнюю деревню, купили лопаты, вырыли блиндажи. Еду стали привозить только через неделю. Через какое-то время появилась водовозка. Руководство быстро слилось: первым улетучился командир батальона, который так красиво призывал «бить пиндосов» и «сражаться за Родину и Победу».
— У нас штаб-то был, но все нормальные офицеры, которых я там видел, были из мобилизованных. У них более-менее получалось поддерживать дисциплину нормальными способами, не армейскими, потому что они работали на гражданке управленцами. А кадровые офицеры… Трусливые, мелочные, коррумпированные.
Довольно странная ситуация сложилась с выплатами: единовременную выплату кто-то получил, а кто-то нет. Например, Александр получил, а его коллега по работе, с которым его, можно сказать, призвали по одной повестке, ехавший с ним рядом в автобусе, не получил ничего. Сначала с этим обещали разобраться, а потом сказали: произошла ошибка, поэтому, кто получил, скажите спасибо, а кто не получил, не обижайтесь.
В первый раз Александр дезертировал в ноябре 2022-го, вместе с товарищами по несчастью.
— Я и с самого начала не собирался участвовать в боевых действиях, а уж когда своими глазами увидел, как тех, кто бежит с поля боя, расстреливают с вертолетов… Дошел до границы, но меня поймали пограничники и отвезли в знаменитое Зайцево — просидел там две недели в подвале. Там так было устроено подвал поделен на две части. В одной части сидят те, кто что-то серьезное натворил — например, расстрелял кого-то по пьяни, или просто убежденные отказники. Их там избивали. Я сидел в другой, «нормальной» части — там просто голые доски, кормят два раза в день, курить не водят. И ноль информации о происходящем. Нас-то не трогали, но крики из второй половины раздавались такие, что спать было невозможно. Потом нам говорили пойти туда прибраться: кровь смыть и все такое.
Через две недели его отвезли обратно на позиции. У Александра ишемическая болезнь сердца, и у него — вот сюрприз — случился сердечный приступ. В итоге Александр получил предписание об эвакуации.
— Они же понимали, что воевать я, по сути, отказываюсь. То есть я не заявлял официально о своей антивоенной позиции: в нашей стране пацифизм — это криминал, меня бы просто-напросто упрятали в тюрьму лет на десять. А на фронте — посадили бы в яму либо на подвал в Зайцево, и если бы не перевоспитался, то и «обнулили» бы, то есть расстреляли. Так что я просто саботировал. И потом у меня же трое детей, плохое здоровье. Мы писали запросы в прокуратуру, потому что мне не провели медицинское обследование, когда меня призвали. Ну, и я же человек незлобивый, верующий, с людьми неплохо схожусь. Дружил со всеми — и с ура-патриотами, и с теми, кто здраво понимал происходящее. Со всеми у меня были хорошие, ровные отношения. У меня был друг — начальник медицинской части, он выписал мне документы, чтобы я мог пересечь границу. Меня эвакуировали неофициально, через госпиталь, а нашу воинскую часть очень скоро расформировали — чтобы не платить страховые выплаты за гибель или ранения и не портить статистику генералам. Потому что после расформирования части люди документально нигде не числятся, а остатки выживших через месяц-два приписываются к другой части. Например, один мой товарищ был ранен, а при оформлении страховых выплат ему заявили: «А как вы получили ранение, находясь в учебной части глубоко в тылу?» Уже к Новому — 2023-му — году наш батальон сточился наполовину, всего за месяц. А к апрелю из 550 человек оставалось где-то 150.
Александра отвезли сначала в один госпиталь, потом в другой, прифронтовой, в километре от боевых действий — там не лечат, а лишь собирают раненых для отправки на лечение в тыл. А потом, в колонне под обстрелом, вместе с другими ранеными и больными, он въехал в Россию.
— Эвакуация закончилась тем, что нас провезли в Белгородскую область, в Валуйки. Высадили — и все, свободны, идите куда хотите. Взяли такси, поехали с товарищами в Москву. У меня было направление в госпиталь Бурденко: я должен был пройти лечение и после этого вернуться в строй. Я был контужен, еще сломана нога, но в Бурденко я не явился — зачем мне это надо? Где-то год жил в России, не отсвечивая. Ходил по врачам, лечился, потому что моему здоровью был нанесен колоссальный ущерб: и сердце очень сильно стало подводить, и тяжелая контузия тоже долго давала себя знать. Честно говоря, надеялся на то, что мобилизацию отменят.
В феврале этого года Александра все-таки поймали: пришли домой. Отправили в воинскую часть в Калининград: туда приписали тех, кто остался в живых, из его батальона.
— Посадили в армейскую тюрьму за то, что скрывался. Там постоянно сидело человек по 30-40. Раз в неделю улетал борт, забирал тех, кто соглашался идти на войну. Они ставили условия: ты либо садишься в настоящую тюрьму, либо едешь на войну. Но на войну ты едешь все равно после суда. То есть тебя цепляют на крючок: тебя судят, на суде ты просишь, мол, будьте любезны, я больше так не буду, хочу воевать.
И судья тебе вместо реального срока дает условный. И с этого крючка ты уже никуда не денешься, потому если сбежишь, твой условный срок превратиться в реальный, плюс добавят за побег. И сядешь сразу на десятку. Я там просидел три месяца. Меня три раза пытались посадить на борт и отправить на войну. Я отказался, потребовал, чтобы мне провели ВВК [военно-врачебную комиссию]. Провели, и оказалось, что я чудесным образом исцелился. У них так: если у тебя указательный палец шевелится, на спусковой крючок можешь нажимать — годен! Я сам был свидетелем, как признали годным человека с наполовину оторванной ступней. Потому что огромные потери, не хватает людей.
Но война войной, а порядки в российской армии не сильно изменились. Есть 30-40 мужиков — почему бы их не использовать? Пусть строят дачу командиру полка. Этим моментом и воспользовался Александр, чтобы сбежать еще раз.
— Я как-то мельком услышал, как майор, который возил нас на стройку, говорил: да все равно сделаем так, что на войну поедешь. Принял это к сведению, потому что морально уже был готов сесть на несколько лет в тюрьму — но не на войну, убивать людей. Друзья мне перевели деньги. Перелез через забор — и пошел. Потом сел на самолет и прилетел в Питер.
Очень сильно рисковал, конечно: если человеку поставить запрет на вылет, то рано или поздно его в этом Калининграде найдут. Но повезло: обычное разгильдяйство никто не отменял, и запрета не было. В Питере сел на маршрутку, доехал до Минска. А там опять на самолет — и в Ташкент. Я в Ташкенте вырос, школу заканчивал, там у меня есть знакомые, друзья. Прожил два месяца в Ташкенте, а потом в телеграм-каналах появились сообщения, что из Ташкента подобных мне отлавливают и вывозят в Россию. И прилетел в Грузию.
… Наш разговор прерывает телефонный звонок. Александр ненадолго отвлекается на разговор — что-то сплошь из строительных терминов. А потом объясняет: в Тбилиси познакомился с товарищами, по несчастью — украинцами, сидевшими в российской тюрьме, а затем депортированными из России, они нашли какую-то подработку на стройке, предложили присоединиться. И теперь граждане двух воюющих стран составили дружный трудовой коллектив.
«НеМосква» благодарит сотрудников антивоенного проекта «Идите лесом» за помощь в подготовке материала. «Идите лесом» помогают избежать призыва и мобилизации, а тем, кто все же оказался в армии — дезертировать. Читайте по ссылке интервью руководителя проекта Григория Свердлина «НеМоскве».
