Когда камни были большими
Экспедиция в бывшее саамское поселение
К родному погосту
Нине Елисеевне Афанасьевой 84 года. Родилась в Варзино, но после интерната, в который отправляли жить и учится всех саамских детей, в родные места она уже не вернулась. Нина Елисеевна тот, кого обычно называют «руководитель экспедиции». Составляет списки, отсылает в Северное морское пароходство, чтобы дали разрешение на выгрузку группы в месте, где официально остановки нет. До 2007 года приходилось еще получать разрешение у пограничников, но потом это требование отменили.
По телефону с еще одной бабушкой Анисьей Федоровной они обсуждают предстоящую поездку.
— Нынче я одна еду, мои не едут. Володя (сын) даже не знает. Они все переживают — как там мама поедет. Ничего не случится. Если нас высадят в Дроздовке (соседняя более тихая бухта) ну за день-то я уж как-нибудь дойду (смеется). Но капитан обещал в бухте Варзина нас высадить, я как кот мурлыка замурлыкала.
Саами — коренной малочисленный народ Кольского полуострова. Трансграничный народ, в основном проживающий еще в трех странах: Норвегии, Швеции и Финляндии. В 20 веке с приходом советской власти и развитием Кольского полуострова, саами (они просят не склонять их самоназвание) начали переселять, определив для них одно место — поселок Ловозеро. Тем, кому повезло и им дали квартиру в новой, построенной для них, пятиэтажке — не знали, радоваться или нет, ведь домашних оленей некуда было девать, так они у подъездов и стояли.
Веками саами жили, перекочевывая с оленями с летнего в зимний погост (погостом называют поселение). Варзино — в бухте одноименной реки на побережье Баренцева моря — было летним погостом у нескольких родов. В 1937 году с приходом советской власти их сначала выселили с зимнего погоста Семиостровье, что в глубине полуострова и велели жить в Варзино, где зимой бушуют сильнейшие ветра и где до этого они жили только во время хода летней путины. А в 1968 году выселили и из Варзино. Ничем особо не объяснив, мол, так нужно для нужд родины (военных). В бухте реки Варзино остались родные могилки и родная земля. Еще немного и время с ветрами сравняли бы это кусочек берега, но в 2001 году с мимо проходящего теплохода высадилась группка бывших жителей. И с тех пор они ездят сюда каждый год.
Теплоход «Клавдия Еланская» выходит из Мурманска и идет до ЗАТО Островной. Зайти в неглубокую бухту Варзина он не может. Людей высаживают в шлюпки за несколько километров и на них уже доставляют на берег. В этом году повезло, на море почти не было качки, погода прекрасная. Но нас 14 человек и двум шлюпкам пришлось делать по две ходки и заняло это с погрузкой и выгрузкой почти три часа.
«Саня, на крест держи курс, видишь крест?». Первое что мы видим на берегу это крест, на котором написано, что в 1554 году здесь в бухте реки Варзина остановились на вынужденную зимовку два английских судна под предводительством сэра Хью Уиллоби и все члены экипажа, 63 человека, погибли, не пережив зиму. Крест сделал в 2004 году краевед Валерий Берлин, который приехал с варзинцами посетить эти места. Не зря саами не жили здесь суровой зимой, а уходили вглубь материка.
Сэр Хью Уиллоби (1495 – 1554) — английский мореплаватель. Около 1551 года стал одним из членов-учредителей созданной в Лондоне «Московской компании». Возглавил снаряженную ею торговую экспедицию, отправленную в мае 1553 указом короля Эдуарда УI на поиски Северо-Восточного прохода из Европы в Китай В сентябре 1553 г. двум кораблям экспедиции пришлось остановиться на зимовку. Обстоятельства гибели более 60 членов экипажа зимой не совсем понятны. Предполагают, что моряки отравились угарным газом, пытаясь сэкономить тепло. Сохранился дневник сэра Уиллоби, который он вел до последних дней:
«8 сентября мы вошли в эту гавань и бросили якоря на глубине 6 сажен. Гавань эта вдается в материк приблизительно на 2 мили, а в ширину имеет пол-лиги. В ней было много тюленей и других больших рыб, а на материке мы видели медведей, больших оленей и иных странных животных и птиц, как например диких лебедей, чаек, а также других, неизвестных нам и возбуждавших наше удивление. Пробыв в этой гавани с неделю и видя, что время года позднее и что погода установилась плохая — с морозами, снегом и градом, как будто бы дело было в середине зимы, мы решили тут зимовать. Поэтому мы послали 3 человек на Ю.-Ю.-З. посмотреть, не найдут ли они людей; они проходили три дня, но людей не нашли; после этого мы послали еще 4 человек на запад, но и они вернулись, не найдя никаких людей. Тогда мы послали 3 человек в юго-восточном направлении, которые таким же порядком вернулись, не найдя ни людей, ни какого бы то ни было жилища».
Небольшой подъем на плато и первое, куда приводит нас тропинка — это единственный сохранившийся фундамент от дома Галины Федоровны Захаровой. Она тоже каждый год приезжает сюда и первым делом кладет на фундамент искусственные цветы, как на могилку.
На само же кладбище, которое виднеется чуть выше, решено идти на следующий день. Все тут друг другу родственники, это решение коллективное, и никто его не оспаривает. Только нет-нет да кто-то бросит взгляд в ту сторону — стоят его крестики или не пережили прошедший год.
— Все наше побережье кроме Териберки (ставшей известной после съемок фильма «Левиафан») — разрушено. Всех выселили. Основная часть жителей Варзино была переселена в Ловозеро. Ловозеро тот резиновый мешок, куда всех закидали. Обещали лучшую жизнь, мол дрова искать не надо, квартиры теплые, вода — кран открыл и бежит. Вам все дадут. А на самом деле получили квартиру по переселению только председатель колхоза и бухгалтер. А остальные ютились кто где. Вот семья Захаровых, 14 человек в одной большой комнате жили, фактически три семьи вместе, родственники приютили. Моему брату-конюху — ни метра жилья не дали. Ну что ж, что он одиноким был, ему что, не положено жилье? Он в конюшне жил. Это называется, обещали и не выполнили.
Нина Елисеевна много лет собирала информацию о Варзино и издала книгу. Там о каждом варзинском роде отдельная глава. Участь многих расселенных семей незавидна. Не смогли прижиться люди, оторванные от родной земли и привычного образа жизни.
Четыре креста
— Тут коровник раньше был и сеновал, все позаросло. Дикари — такую деревню сжечь! Колхоз-миллионер. Никто не хотел ехать! А куда ехать? Ну, поселили в Ловозере, в сараях, и от нашего рода никого не осталось. Ох, надо посидеть…
Анисье Федоровне 83 года, тропинку на кладбище и мостик через небольшую речушку, она легко находит в густой траве, только вот ноги уже не слушаются.
— Мои крестики вроде бы стоят, хотя четвертого креста пока не вижу. Ой, скотч-то я не взяла… Я, наверное, последний год приезжаю, ох, пусть не обижаются мои. Нету у меня сил, я ведь уже старше вас всех, никогда не думала, что так мне будет тяжело приезжать сюда… Фу, комары! Нужно покурить, чтобы не совсем сожрали… Вот прилепилась эта зараза 50 лет назад, когда мамы не стало. Бабушка уже давно бы задницу мне надрала, если бы знала, что я еще курю… Нет, мои все кресты на месте. Тут у меня похоронены две родные сестры и дедушка с бабушкой… Ну, здравствуйте, мои родные. Тиррв, мун коалдлэш оллма!.. Вот беда, кресты немного разболтались. Олени об них рогами трутся. А вот у бабушки хорошо крест стоит. А что же ты тогда на меня ругаешься, крепко ведь сделали. Прости меня, бабушка, я последний раз, наверное, приезжаю.
— А вот мой папа, — Нина Елисеевна показывает Павловский ряд могил: дедушка, бабушка, двоюродная сестра. — Вот смотри, Ваня, камень у изголовья папиной могилы. Мы с внуком еле нашли ее. Камень помню, но в детстве он мне казался большим. А сейчас, видно, врос в землю и я все его признать не могла.
Часть могил уже безымянные. Пара могил — солдатиков из соседней погранчасти, которую расформировали уже после закрытия Варзино. Обычная смерть в этих местах — замерзли.
После кладбища люди не спешат расходиться, сидят на берегу Могильного озера и вспоминают: где стирали, где медведя встретили, как бежали «коровьей» тропой, чтобы успеть на вертолет, когда деревенский мальчишка засадил себе рядом с сонной артерией ржавый рыболовный крючок.
— Света, а ты помнишь, как ты с моим братом и сестренкой играла? А я хожу их по деревне ищу. Трава высокая, а он их за руку таскает, смотрю, как беленькая головенка появилась, это они.
— А помните у купального озера одна березка росла, такая корявая, мы ее все обнимали. А сейчас она такая большая выросла!
Ух, Моряна!!!
Над нашим небольшим лагерем, состоящим из нескольких палаток, и двух кувакс (саамский «чум») развевается саамский флаг. Круг изображает солнце и луну, а четыре разного цвета полоски — символ проживания народа саами в четырех разных государствах. По флагу всегда видны сила и направление ветра. На следующее утро флаг, вместе со сложившимися палатками демонстрировал: пришла моряна.
— Вот это ветрище! Это идет моряна. И обычно она на несколько дней, не дай бог!.. У, моряна, дура ты старая! Ты нам решила норов нам свой показать?!
Несколько лет назад из-за такой вот моряны варзинцам пришлось в соседней бухте Дроздовка пять дней ждать теплоход. Он никак не мог подойти и их забрать. Еда почти закончилась. Голодные, замерзшие сидели люди на берегу. Раньше в Дроздовской бухте была одноименная деревня, но ее тоже расселили, а позже расформировали и воинскую часть рядом. Дома местных жителей сожгли в рамках борьбы за чистый берег, так ночевать пришлось на голом берегу.
— Раньше нам все продукты и товары в деревню тоже завозили через Дроздовку. Пароходом. Тут у побережья не замерзает и он ходил круглогодично. А из Дроздовки уже мой брат и конь Мишка все доставлял. Загрузят на телегу и в несколько рейсов. В одну сторону три километра. Когда деревню расселили, старики никак не хотели уезжать и последними из деревни уже санным путем выехали Прасковья Петровна и ее крестный отец. Они вдвоем тут оставались. Тоже ходили в Дроздовку, у пограничников брали хлеб, какие-то продукты.
Хотя во времена колхоза тут было все: и клуб, и библиотека, и школа. Первой в 1961 году закрыли школу. Школа была начальная, учились в ней до 4 класса. Потом детей отправляли за сто километров в интернат в Гремиху (ныне ЗАТО Островной). До интерната дети обычно говорили только на родном, саамском, языке. В интернате их переучивали, давая «путевку в жизнь».
— Я считаю, что такие малокомплектные деревни способствовали сохранению родного языка. Мы же все тут, дома, на улице, везде говорили на саамском языке. Когда после перестройки мы начали движение по восстановлению памяти и родного языка, и потом была перепись населения, я думала, что все, кто вырос в саамской семье, себя запишут саами, но не тут-то было. А знаешь, почему? Потому что мы были как народ-изгой, к которому относились как ко второму сорту людей. Это было, это есть. А мы сегодня говорим, тут наша пуповина зарыта. Вон наши могилы. Мы живем дома. Это наше право. Хотя тут уже ни одного дома уже не осталось.
Собираясь вместе, варзинцы вспоминают саамские слова и пытаются говорить на родном языке. Нина Елисеевна язык знает хорошо, сейчас она работает над полной версией русско-саамского словаря.
У сейда попрошу
— А сейды рядом с Варзино были?
Сейд — священное место. Часто это особенный камень или необычное расположение камней, которые саами обожествляли. Ты можешь пройти мимо сейда и не понять, что это он и есть.
— Да, есть. Прямо вот тут, рядом. Я потом тебе покажу. Завтра, сейчас уже поздно. Вечером нельзя духов беспокоить. Это мы сейчас правил не соблюдаем, а раньше как было: все заготовки, например, наколоть дрова, сходить на колодец мы делали до шести часов вечера. Позже, только в исключительных случаях, так как природа отдыхает. Природа ведь целый день работает на человека. Даже рыбу идти ловить, нужно попросить разрешения у природы. Я Ване сказала, чтобы он перед рыбалкой сходил к сейду и попросил. Ну они хорошо наловили.
Каждый вечер мы ловим на спиннинг кумжу и варим уху. Теперь понимаю, почему Нина Елисеевна не сильно волновалась о том, хватит ли нам продуктов.
— Спиннинг это современное изобретение, а раньше палка и леска. Гвоздь расплющишь, сделаешь острогу. Идешь по дну и щупаешь, ага под ногой зашевелилась камбала. Кушать хотелось всегда. А вот морскую капусту мы не ели. Мы же не знали, что она и для человека полезна. Морскую капусту использовали для изготовления силоса, как подкормку для коров. Тут две силосные ямы были, перемешивали ее со скошенной травой и потом мы, девки, ногами ходим, топчемся. А зимой, когда открывали — аромат такой!
На утро мы идем к сейду. Нина Елисеевна что-то долго говорит на саамском в расщелину между камнями. Выцепляю только одно русское слово: километр.
— Просила у него о своем, и чтобы дал нам погоду, сказала, что я три километра не пройду. Просила прощения, что открываю его миру. Ты тоже подойди попроси. Только плохое не проси. Только хорошее, только добра нужно желать.
По плану забирать нас из бухты должны были через десять дней. Но рации у нас не было, а сотовая связь тут отсутствует. Условились с капитаном, что накануне пошлем гонцов в Дроздовку, где теплоход высадит отряд археологов, и через них он передаст, где именно нам ждать. Три километра по камням, мимо болот и речушек, некоторые из которых приходится одолевать вброд. Все надеялись, что корабль сможет подойти в бухту Варзина и бабушкам не придется идти пешком, а нам тащить тяжелые рюкзаки. Гонцов в лагере ждали с нетерпением.
— Ну капитан сказал, где высадили, там и заберут. Прогноз погоды благоприятный. Археологи рассказали нам последние новости. На чемпионате по футболу Испания победила Англию.
На следующий день мы еще издали услышали звук моторных лодок. И опять погрузка на шлюпки. И поиск теплохода, скрытого от нас густым туманом. Нина Елисеевна со шлюпки и капитан Николай Рапацевич с капитанского мостика приветственно помахали друг другу рукой. Как два друга, хотя и встречающиеся только раз в году.
На теплоходе Нина Елисеевна, смотря на мимо проплывающие берега, запевает на саамском песню. Мелодия у этой песни всегда одинаковая, только слова разные, ведь поют саами о том, что видят и чувствуют в данный момент. Грустная это мелодия, от которой сжимается сердце и хочется плакать. Поет бабушка о том, что редко получается бывать в родных краях. О том, какие красивые места вокруг, о Баренцевом море и древнем острове Кильдин, где раньше тоже проживали саами.
