«Надо рассказывать тем, кто сюда поступает, куда они могут попасть после выпуска»
В Саратове восстанавливают военные училища. Сегодняшних первокурсников направят в войска через пять лет
В Саратове восстанавливают военные вузы, ликвидированные в 2000-х из-за сокращения российской армии. С 1 сентября вновь открыто артиллерийское училище, на месте которого с 2003 года работала сержантская «учебка». На очереди — училище РХБЗ (радиационной, химической, бактериологической защиты), на территории которого с 2011 года находится православный монастырь. За возвращение образовательных учреждений Минобороны выступает спикер Госдумы Вячеслав Володин. По его словам, это принесет региону около 12 тысяч рабочих и учебных мест, «для Саратова это серьезное укрепление позиций в науке и подготовке кадров». «НеМосква» побывала за забором бывших и будущих вузов и увидела, как армия полным ходом движется в свое «светлое прошлое» — к 5-миллионной численности, сжимающемуся кольцу врагов и возможности применения оружия массового поражения.
Артиллерийское училище: здесь учат «новую элиту»
Газон вдоль забора артиллерийского училища, вопреки славной армейской традиции по покраске травы, вызывающе лыс и лишь местами засыпан свежей землей. Решетчатый забор покрашен только у ворот, через которые проезжает начальство. Навести марафет к началу учебного года не успели: распоряжение правительства РФ о воссоздании военного вуза, ликвидированного в 2003 году, было подписано в июле, и сразу же начался набор абитуриентов.
У ворот стоит женщина в футболке с ромашками, держит в руках несколько пакетов со сгущенкой, печеньем, шоколадками. Ирина Николаевна приехала из Бузулука Оренбургской области, чтобы навестить сына. Их у нее три. Говорит, старший подписал контракт десять лет назад, и «все за ним пошли». Два сына сейчас на «СВО», «раз в два месяца пишут, что все хорошо». А средний, Павел, отслужил срочную, потом подписал пятилетний контракт и получил сержантские лычки, а теперь — поступил в училище.
— Военная служба — это прямо его. Он строгий, требовательный. Любит, чтобы все было по порядку, чтобы никто не высовывался, — объясняет собеседница.
Говорит, что молодежи в Бузулуке работать негде, если только не повезет устроиться на нефтяную вышку. Одноклассники сыновей разъехались — кто в Самару, кто в Москву. Армия кажется семье надежным вариантом: денежное довольствие выдают регулярно, есть служебное жилье.
Желание федеральных властей возродить артиллерийское училище не назовешь неожиданным. Российские пропагандисты именуют артиллерию «главным дирижером на поле боя» в войне с Украиной, а офицеров для этого рода войск до сих пор готовило только одно учебное заведение — Михайловская военная академия в Петербурге.
Осенью 2023 года, как писал военкор Александр Сладков, в генштабе ВС РФ задумались об открытии второго вуза. Спикер Госдумы Вячеслав Володин настоял на том, чтобы это произошло в Саратове: «Мы конкурировали с Екатеринбургом и с Тулой, и с Московской областью. Там тоже претендовали на развертывание училища, но у нас сохранились и учебные здания, и казармы».
Для поступления в училище нужно набрать определенное количество баллов на ЕГЭ и сдать внутренние экзамены по русскому, математике, физике и физкультуре, пройти медкомиссию и профотбор (проверку благонадежности для будущего допуска к секретным сведениям). Конкурс среди абитуриентов составил три человека на место. Всего в училище приняли 291 курсанта. Положенное им денежное довольствие — от 15 до 22 тысяч рублей в зависимости от успеваемости, отпуск — дважды в год.
Среди поступивших — 138 участников «спецоперации». Для них, как и в других военных вузах, есть льготы: дополнительные десять баллов к вступительному рейтингу и увеличенный с 27 до 30 лет возрастной порог поступления. Правда, последний пункт чреват осложнениями: ветераны «СВО» могут выпуститься лейтенантами в 35 лет, в таком возрасте в армии обычно получают майорские и подполковничьи звездочки. Эксперты предполагают, что для «новой элиты», как называет участников войны Путин, сократят сроки присвоения званий.
Первокурсники в пока еще необмятых мундирах замерли в колонне посреди залитого солнцем плаца. Сбоку, под нестрижеными вязами, посмотреть на возрождение училища собрались гости — бывшие курсанты, теперь военные пенсионеры, мужчины за 50.
— Хочется пройтись? — спрашивает один другого, кивая на плац.
— Уже нет, — отмахивается собеседник. — Вчера попробовал форму надеть. Китель не сходится.
Торжественное открытие возрожденного артиллерийского училища
Давно не видевшиеся однокашники хлопают друг друга по плечу, обмениваются новостями: «Слышал, у Вовки сын погиб? 23 августа. Только 13-го “за ленточку” проводил. Лейтенантом был».
Бывшие преподаватели — совсем седые пенсионеры с тростями-бадиками — вспоминают «золотой век» училища, пришедшийся на разгар «холодной войны». Отставной полковник Валентин Турышев рассказывает «НеМоскве», как лейтенантом приехал в Саратов из Риги в середине 1960-х. Первый год молодой преподаватель прожил в деревянном бараке 1918 года постройки, оставшемся со времен пулеметных курсов — они действовали на месте нынешнего училища в послереволюционное время. После рождения ребенка офицерской семье дали комнату в коммуналке.
Жилой городок училища был закрытой зоной, за забором и КПП. Валентина Николаевича это восхищает.
— К нам можно было попасть только по пропуску. Все соседи друг друга знали, как большая семья. На Новый год выходили из дома с пирогами, шаньгами, рюмками, гуляли по улице, обнимались, обменивались угощениями. Такая, знаете, клубная обстановка.
Училище было центром вселенной для прилегающего микрорайона, что понятно даже по топонимам: ближайшие улицы называются Артиллерийская и Танкистов. Местные мальчишки с детства знали, кем быть. Анатолий Перевозников, курсант 1969-1974 годов, рассказывает, что сам учился в школе через дорогу, и треть ребят из его класса поступила в артиллерийское. Еще несколько человек, кто по баллам не дотянул, — в училище ПВО в Энгельсе.
Сразу после вступительных экзаменов новобранцев отправили под Саратов, на КМБ — курс молодого бойца. 60 километров до села Рыбушка нужно было идти пешком.
— До сих пор помню свои ноги. Вот такие мозоли натерли, с куриное яйцо! Мы ведь никогда до этого портянки не мотали. Некоторые так и не дошли. За колонной ехал автобус, подбирали слабачков, — вспоминает Анатолий со смехом.
Из училища он выпустился женатым человеком. Половину службы провел под землей. Сменил девять гарнизонов.
— 30 процентов из нашего выпуска уже ушли в мир иной, — вздыхает отставник. — Когда люди говорят, что у военных пенсия большая, они не думают, сколько здоровья мы с женами положили. Да и потом, средняя офицерская пенсия — 40 тысяч рублей, разве много?
Алексей Яковлев (учился здесь в 1975-1981 годах), приподняв черные очки, хмуро разглядывает развалины клуба. Здание огорожено красно-белой сигнальной лентой. На стенах — гигантские проплешины осыпавшейся штукатурки, проседает шиферная крыша.
Алексей вспоминает, как по субботам здесь устраивали танцы под живую музыку: на каждом курсе был собственный ВИА, вокально-инструментальный ансамбль. Посетительниц собиралось больше, чем мест в клубе — ведь после свадьбы с курсантом был шанс попасть по распределению в ГДР, Югославию или Польшу. Курсанты тоже охотно соглашались на поход в загс: холостых могли лишить «увольнения» на выходные за плохое поведение или неуспеваемость, а женатых — отпускали всегда.
— Преподаватели понимали нас. По понедельникам говорили: те, кто намерен слушать, садитесь на первые парты, а те, кто в воскресенье кувыркался с девчонками — на последний ряд, отсыпаться, — вспоминает Алексей.
«Не может человеческая психика выдержать войну»
Сергей (учился здесь в 1983-1988 годах) фотографируется на фоне плаца. В школе он занимался стрельбой, сдал нормативы кандидата в мастера спорта.
— Когда в 10-м классе пришел оформлять приписное свидетельство, — рассказывает, — военком полистал мое личное дело и говорит: «За речку поедешь». Очень мне его выражение лица не понравилось. Вышел из кабинета, спрашиваю: ребята, что значит «за речку»? Мне объяснили: в Афган.
В следующий раз он спросил у военкома, что, мол, делать, чтобы за речку не ехать? Тот посмеялся: «Узнал все-таки». Посоветовал либо оформлять «белый билет» (вот только с ним, сказал, никуда работать не устроишься), либо иди в военное училище. Так Сергей в 1983 году и поступил.
Многие из его ровесников все же оказались в Афганистане.
— Кого убили. Кто придурком пришел. Не может человеческая психика выдержать войну. Одноклассник, который туда загремел, после дембеля позвал меня погулять. Идет по тротуару и под ноги смотрит. Спрашиваю: что ты там видишь? Он говорит: «Мины».
Потом этот одноклассник устроился в ОМОН и попал на первую чеченскую. Там погиб. Сергей убежден: «Надо рассказывать тем, кто сейчас сюда поступает, куда они могут попасть после выпуска, с чем [могут] столкнуться. СВО через пять лет, может, и закончится, но будут другие горячие точки».
Вместе с ним обходим военный городок. Облупившиеся казармы и учебные корпуса огорожены лентами. На фасадах белеют объявления: «Осторожно! Аварийное состояние!». Сейчас эти здания не используются, ведь курсантов пока почти в два раза меньше, чем, со слов выпускников, было в советские времена. Отремонтировать все постройки в училище обещают в течение трех лет.
На асфальтовой дорожке к бывшей бане кверху лапами валяется дохлая крыса. От бани остались только стены из красного кирпича. На месте спортивного городка — высотки новостроек, чудом вклинившихся на территорию училища. Слева — здание с огромными немытыми окнами. На крыше виднеются оставшиеся с советских времен жестяные буквы «Столовая». Сергей не помнит, чем кормили во время его учебы, но на первом курсе он сбросил 15 килограмм и весил 62 кг при росте около 180.
На месте бревенчатого медпункта теперь — быстровозводимая конструкция, обшитая белым сайдингом. С этим местом у бывшего курсанта тоже связаны воспоминания: говорит, у начмеда было два средства от всех болезней — йодная сетка и аспирин. Он ломал таблетку на половинки и говорил: «Эта тебе — от головы, а эта — от задницы».
Курсанты вставали в 6:00, отправлялись на пробежку. Зимой — в гимнастерке, в остальные месяцы — «по форме одежды №1», то есть с голым торсом. Потом зарядка, завтрак, обучение, обед, самоподготовка, ужин, уборка территории.
— А вот так народ ходит в самоход, — неожиданно громко объявляет Сергей тоном экскурсовода, когда мы сворачиваем за угол бетонного забора.
Паренек в курсантских погонах вздрагивает, но, поняв, что мы — гражданские, как ни в чем не бывало продолжает отпихивать сапогом колючую проволоку, мотками сложенную под забором. Сверху к нему ползет позвякивающий и булькающий черный пакет, следом появляется «гонец». Бетонная плита забора намазана чем-то черным. «Солидол. Чтобы поскользнулись и упали прямо на колючку», — со знанием дела объясняет наш проводник.
В начале 1980-х, пока не вступил в действие «сухой закон», они точно так же бегали в соседний ликеро-водочный под неофициальным названием «Кривой». Покупали «три топора», закусывали снегом.
Казарма, в которой размещаются сегодняшние курсанты, уже отремонтирована. Сергей жил здесь на старших курсах. «Тумбочку перенесли!» — восклицает он, открывая железную дверь на третий этаж. «Тумбочкой» в армии называют небольшой деревянный постамент, на котором дневальный обязан стоять, пока несет смену по роте.
— У нас здесь [на месте «тумбочки»] стоял телевизор. По Уставу полагалось смотреть только программу «Время», но в час ночи, когда старшина спал, мы сюда пробирались, включали «Лестницу Якоба» и морально разлагались, — смеется Сергей.
Заходим в «располагу» — длинная комната, где двумя рядами стоят десятка три железных коек. Дверей нет — чтобы их не вышибли «молодые организмы, несущиеся в уборную после команды “Подъем!”». Занавесок на широких окнах тоже нет. Выпускник вспоминает, как когда-то определял время, глядя из окна на самолеты, садящиеся в аэропорту по соседству.
— Койка не отбита, — цокает языком Сергей и показывает, как двумя табуретками прогладить одеяло, чтобы угол стал острым, как у коробки. — И ножное полотенце не с той стороны. Оно должно быть точно над тапками.
Именно на этих кроватях нынешние курсанты будут просыпаться пять лет, каждое утро опуская ноги в стоящие на строго определенном месте сланцы с выведенным белой краской инвентарным номером.
Сергей без церемоний заглядывает в ближайшую тумбочку. Спрашиваю, случалось ли ему прятать в казарме что-нибудь запрещенное. Рассказывает, как устроил тайник в дощатой стене у своей кровати: отогнул доску, выгреб утеплитель и хранил там магнитофон.
Казарменный сортир приятно удивляет: здесь есть две стиральные машины, три душевых кабины и горячая вода. Раньше, отмечает Сергей, была только холодная. По его словам, пахнет в казарме сейчас тоже иначе: не хватает запаха ваксы для «кирзачей» (нынешние курсанты ходят в берцах) и мастики, которой дневальные натирали паркет (сейчас в корпусе полы бетонные).
В расположенном на территории училища музее техники Сергей находит ракетную установку «Точка У».
— Видите, как шины блестят? Это их мылом намазали, — вновь демонстрирует познания собеседник.
Он придирчиво оглядывает машину, бормоча, что подтекает солярка, не хватает каких-то тросиков и лючков. Объясняет: ракета называется «Точкой» потому, что попадает «буквально в кол, если правильно навести». Именно на такой установке Сергей проходил преддипломную практику. Стрелял на 15 километров 35 метров. До сих пор помнит координаты цели и 36 лет хранит два оплавившихся транзистора, которые нашел на месте приземления своей ракеты.
Правда, в 1988-м ракетные пуски на полигоне Капустин Яр, куда вывозили курсантов перед выпуском, чуть не сорвались — в декабре 1987-го СССР и США заключили договор о ликвидации ракет средней и меньшей дальности, летом следующего года документ вступил в силу. Но, по словам бывшего военного, все «как-то утряслось», и курсантам разрешили «жахнуть».
Спрашиваю, что чувствует человек, в руках которого находится такая разрушительная мощь. Сергей отвечает не сразу. Глубоко затянувшись сигаретой, роняет: «Сожаление. С такой силой можно дел натворить». Но тут же сам себя перебивает и совершенно другим тоном начинает костерить «НАТО, вооружающее Украину».
После выпуска лейтенант попал на службу в Беларусь. Через три года Союз развалился. Присягать белорусским властям молодой офицер не захотел. В России, говорит, военным, возвращавшимся из-за рубежа, предлагали только отдаленные гарнизоны на Дальнем Востоке. Он уволился из армии и устроился на «мирную» работу — авиационный завод, производивший пассажирские ЯКи. Правда, в 2012 году тот обанкротился. Сейчас Сергей работает на одном из транспортных предприятий.
Училище РХБЗ: После нас — никого*
* неофициальный девиз войск РХБЗ
На территорию бывшего и, возможно, будущего химучилища проходим через белокаменные ворота с золотой маковкой. С 2010 года, после ликвидации учебного заведения, здесь находится Спасо-Преображенский мужской монастырь. В ларьке с вывеской «Монастырский хлеб» дремлет продавщица. Паломников не видно. Братия занимает три здания в центре военного городка — это церковь, жилой корпус и воскресная школа.
Большая часть территории похожа на декорации к фильмам о жизни планеты после исчезновения человечества. На училищном стадионе растут молодые яблони и виноград. Шпалеры сварены из бывших турников. На плацу сквозь асфальт пробивается трава. Березовая и еловая аллеи тонут в лохматой поросли ясеней и вязов. Пробираясь через бурьян, неожиданно наталкиваемся на остатки скамеек. Нужно быть осторожным — тут и там попадаются канализационные люки без крышек.
От казарм остались горы битого кирпича. Еще стоит «чепок». Дверей нет. Окна выломаны вместе с рамами и частью стен. По лестнице без перил поднимаемся наверх. В офицерской столовой на полу валяются панели из бордового кожзама — когда-то ими была обшита стойка буфета, в 1980-е это считалось шиком. На ободранных до бетона стенах — черные метки уличных игр вроде DozoR`а. В прошлом десятилетии это место было популярной среди любителей острых ощущений «заброшкой». Но мародеры и бомжи растащили «хабар», епархия начала сносить здания, теперь здесь никто не бывает.
Представители войск РХБЗ сейчас воюют в Украине в огнеметных отделениях. «Это оружие выжигает весь кислород, даже бактерии не остаются в живых», — объяснял журналистам командир такого подразделения, отмечая, что «укрыться от залпа невозможно даже в окопах». Военные специалисты такого профиля предназначены для «повышения возможностей войск в условиях применения оружия массового поражения». Сейчас лейтенантов для РХБЗ выпускает единственное учебное заведение — академия в Костроме.
О восстановлении химучилища заявил все тот же Вячеслав Володин во время рабочей поездки по Саратовской области в конце августа этого года. По его утверждению, министр обороны идею поддерживает. Губернатор Роман Бусаргин уже тоже осмотрел бывшую территорию «химдыма». «У нас появилось окно возможностей. Надо решать вопрос о размещении учебного заведения. Мы смотрели, что осталось от прежнего химического училища. Изучали другие варианты, потому что нам надо предложить такое решение, чтобы оно никого не ущемляло, а решало проблему, связанную с формированием необходимой материально-технической базы», — заявил Володин после визита.
Полуразрушенные помещения училища
Инициатива вызвала споры в соцсетях. Прихожане монастыря напоминают, что обитель находилась на этом месте с начала 19 века до 1930-х годов. В 2010 году распоряжением правительства РФ комплекс зданий на безвозмездной основе передали в собственность саратовской епархии. «Огромное количество людей ходят на службы. Работает воскресная школа для детей. Кормят бесплатными обедами нуждающихся. Неужели это уничтожат?» — задаются вопросом прихожане.
Но представители саратовской митрополии, судя по всему, не намерены ссориться со светскими властями. Как отмечает ее пресс-служба, монастырский приход насчитывает не больше 100 человек: «Каких-то спорных моментов нет. Все решится без ущерба для кого-либо».
«На пенсию — только вперед ногами»
Алексей (выпускник саратовского химучилища 1999 года) поступил в саратовский «химдым» в 1994 году. В 90-ые армейская карьера означала нищету — зарплату офицерам могли задерживать по полгода. Но, как считает собеседник, выбора особого не было: оставаться в родном селе не имело смысла, а содержать сына-студента гражданского вуза родители не смогли бы. Решающим фактором при выборе профессии стала надежда на жилье: на служебное — после выпуска из училища, на собственную квартиру — лет через двадцать.
Алексей говорит, что учиться было сложно. Высшую математику сдал с четвертого раза. Химию не понимал. Заинтересовался этой дисциплиной уже на старших курсах, когда начались опыты на животных.
— Собака не подходит, может укусить. Крыса маленькая, на ней ничего не видно. Поэтому из увольнения все приносили кошек. Кололи кошке отравляющее вещество, фиксировали картину поражения. Позвоночник животного изгибается, изо всех желез начинаются выделения. Потом кошке вводили атропин. Он блокирует действие ОВ, но не восстанавливает нервную систему. Котики выживали, но были уже не те, — рассказывает бывший курсант.
Несчастных животных, по его рассказам, выбрасывали за забор училища. Возмущенные хозяйки порой приходили жаловаться, но дальше КПП их не пускали.
Повседневная жизнь в училище была тоскливой. Строевая подготовка, наряды по кухне, когда четыре человека должны были за ночь начистить 300 килограммов картошки, бытовые ограничения. Например, по территории училища нельзя было ходить в одиночку, за этим следили патрули. Вечерняя прогулка представляла собой хождение по плацу строем и обязательно с песней. Поэтому в увольнениях курсанты набирались впечатлений, как могли. Нередко «дусты» (прозвище будущих «химиков») дрались с «крестами» (так из-за войсковой эмблемы — скрещенных пушек — называли будущих артиллеристов) и «рексами» (курсанты училища МВД, уничижительно поименованные собачьей кличкой).
Надписи на стенах училища РХБЗ
Раз в месяц выдавали бесплатные билеты в театр. Благодаря этому Алексей познакомился с будущей женой Светланой из кулинарного колледжа: приглашение на балет показалось ей романтичным.
— Мама гордилась тем, что я выхожу замуж за военного. А подруги говорили: сумасшедшая, всю жизнь проведешь на чемоданах, — вспоминает Света.
Гарнизон на севере страны она возненавидела с первого взгляда: пять пятиэтажек и степь вокруг. «Даже парикмахерской нормальной не было!». Молодая семья жила «на подселении», то есть в двухкомнатной квартире с соседями. Как-то четыре месяца пришлось питаться пайком (по сути, одной тушенкой), чтобы накопить на телевизор. Алкоголиков, вспоминает Светлана, «было мало, но баночку пива вечером выпивали почти все».
Алексей служил в отделе локализации аварийных ситуаций. Химоружие на старом складе хранилось в бочках, которые иногда текли. Аварийщики вручную снимали прохудившуюся емкость, выпиливали загрязненные участки стеллажей, собирали пролившуюся жидкость. Света поначалу боялась, но постепенно научилась верить в надежность защитных костюмов и приборов. С гордостью говорит, что умеет надевать противогаз.
Первые годы Алексей приходил с объекта домой раз в неделю. Поэтому, смеется его супруга, все в военном городке удивлялись тому, что семья «успела сделать двоих детей» — обычно у тех, кто служит в хранилище, пополнения не случается долго. Весь быт жена военного тащила на себе. Сама делала ремонт, сама ездила за покупками — за 95 километров, в соседний город. Сама туда же возила детей в поликлинику и на кружки. Благо, зарплата к тому моменту позволила купить машину.
К середине 2010-х семья, сложив сбережения и сумму жилищного сертификата, положенного военным, покинула гарнизон и уехала к морю. Алексей занялся грузоперевозками.
После объявления мобилизации Свете позвонили подружки из гарнизона, мужья которых еще служат:
— Они мечтали уволиться. Но теперь командование сказало: больше никто не уйдет. Ни по болезни, ни по сокращению, ни по оргштатным мероприятиям. [Теперь] на пенсию — только вперед ногами.
В СССР работали 166 военных вузов, выпускавших каждый год по 60 тысяч лейтенантов для пятимиллионной армии. После 1991 года и распада Советского Союза в России осталось 78 образовательных учреждений Минобороны, остальные оказались на территории новых самостоятельных государств. С сокращением вооруженных сил началась ликвидация училищ. Так, в Саратове и Энгельсе в 1990-2000-х закрыли все шесть армейских учебных заведений. Кроме артиллерийского и химического, в этот список вошли вертолетное училище, училище ПВО, военно-медицинский институт и институт повышения квалификации специалистов мобилизационных органов. К концу 2010-х в стране осталось десять учебно-научных центров. В 2010-2012 годах прием абитуриентов был приостановлен. Тех, кто в эти годы закончил учебу, в армии не ждали: каждого пятого из новоиспеченных лейтенантов назначили на сержантскую должность. В конце 2012-го, на фоне громкого уголовного дела в отношении сотрудников ОАО «Оборонсервис», министра обороны Анатолия Сердюкова отправили в отставку. А уже в январе 2013-го правительственные СМИ стали называть его проекты по сокращению военных вузов «реформой» в кавычках. Прием в училища вновь стал расти: с 15 тысяч мест в 2013 году до 18 тысяч в 2023-м.
